ИНАБ Выпуск №1 / 2008

3. Социальная структура, социально-демографические тенденции, социальная политика и идентичность.  Оценка современной ситуации (продолжение)

Г) Гражданское общество в России: особенности современной ситуации

В качестве основного критерия при определении состояния гражданского общества в данном случае используется функциональный критерий – гражданское общество рассматривается нами как совокупность ненасильственных методов, с помощью которых люди стремятся реализовать свой коллективный суверенитет по отношению к государству.

Сложившиеся точки зрения среди аналитиков и исследователей относительно становления гражданского общества в России в большинстве своем фиксируют слабость гражданского общества в России и интерпретируют сложившееся положение дел действием трех базовых факторов:

А) Высокой апатией российского населения, обусловленной коммунистическим прошлым, которое приучило российских граждан не доверять общественным организациям и избегать участия в них.

Б) Неудачным опытом демократизации, который был получен в 90-е годы, что привело к усталости и нежеланию общества поддерживать идеи демократии в России на фоне нарастания зависимости институтов гражданского общества от иностранных грантов.

В) Нарастанием элементов авторитаризма с 2000 г., созданием формальных барьеров для развития институтов гражданского общества, не находящихся под контролем государства, нарастанием подозрительности, вследствие чего сегодня в России идет постепенное сужение действующих акторов гражданского общества.

Несмотря на пессимистические оценки, характерные для ряда экспертов, некоторые из аналитиков признают, что «современное российское гражданское общество — явление не исчезающее, но в то же время не традиционное»[1]. Оно развивается и в процессе своего становления вырабатывает сложный комплекс механизмов, уникальных для российской реальности.

Сегодняшняя ситуация в России в отношении гражданского общества характеризуется экспертами как «незрелая демократия», «декоративное гражданское общество», «диалог глухих со слепыми». Столь негативные оценки складывающейся ситуации обусловлены, по мнению экспертов, не только «двойными стандартами» власти, но и высокой социальной апатией населения, слабым уровнем легитимизации действующих институтов гражданского общества. Во многом это обусловлено также накопившимися проблемами внутри гражданских институтов, которые испытывают дефицит профессиональных кадров и стремятся жить за счет благотворительных средств, не спеша переходить в рыночное пространство. Это позволяет говорить о том, что в настоящее время в России, скорее, сложилась идеология гражданского общества, в то время как политика гражданских действий пока еще не сформировалась. Что, однако, не отрицает функционирования, в том числе успешного, отдельных институтов гражданского общества в лице партий, общественных организаций, НКО, добровольных объединений граждан и др.[2].

Серьезной проблемой для России сегодня остается высокий уровень бюрократизации институтов гражданского общества, создание элитарных структур гражданского общества вокруг власти, которые перекрывают доступ остальным организациям к взаимодействию. Уровень зависимости деятельности гражданских структур от персональных стратегий их руководителей также весьма выражен. И это вполне объяснимо — в деятельности российских гражданских организаций продолжают доминировать неформальные практики в виде неофициальных личных связей.

Спектр сценариев, предлагаемых экспертами, относительно невелик. Большинство из них убеждено в том, что сегодня мы находимся на нулевом цикле строительства гражданского общества в России. Несмотря на успешные практики, демонстрируемые отдельными НКО или общественными организациями, работающих по принципу социального партнерства. Поэтому серьезных прорывов в этом направлении ждать не приходится. Скорее, эксперты склонны рассматривать возможные сценарии развития гражданского общества в краткосрочной перспективе в России как в лучшем случае инерционные, в худшем – деградационные. Одновременно рядом экспертов признается, что Россия – одна из стран, где усилия по построению гражданского общества вполне могут сочетать рыночно-ориентированный и благотворительный подходы, а сам «третий сектор» должен состоять из организаций, которые имеют формальную структуру, независимое управление, платят налоги и обеспечивают работой значительную часть населения, оставаясь при этом некоммерческими организациями по своему характеру.

Опрос населения, проведенный в рамках настоящего проекта МИОНами, фиксирует достаточно низкие показатели участия граждан в общественных организациях. Членство в общественных организациях колеблется от региона к региону в пределах от 10 до 4%. Остальное население продолжает демонстрировать апатию в отношении политической и общественной жизни. Мотивы отказа от участия в деятельности общественных организаций формулируются, как правило, через позиции «у меня нет времени на это» (30%), «не интересуюсь политикой (30%) и «не вижу партий, отвечающих моим интересам» (12%). Первые два мотива у респондентов зависят в сильной степени от региона проживания. Так, в Саратовской области проживает наибольшее число респондентов, жалующихся на нехватку времени (42%), тогда как в Свердловской (22%) и Томской (25%) областях их гораздо меньше. Наибольшее число граждан, не интересующихся политикой, живет в Свердловской (60%) и Томской (38%) областях, наименьшее — в Калининградской области (21%) и Приморском крае (24%). Достаточно ровным, не зависящим от региона проживания является такой мотив неучастия, как «не вижу партий, отвечающих моим интересам». Здесь полученные оценки в разных регионах существенно не отличаются друг от друга, что свидетельствует о том, что данная характеристика отражает некоторые базовые, ментальные черты политического неучастия российских граждан.

Остается достаточно низким и уровень информированности граждан о деятельности тех или иных организаций. Так, 50% россиян известно про партии, около 16% россиян слышали про организации, защищающие окружающую среду, 10% известны профессиональные ассоциации и лишь 9% респондентов знают о деятельности организаций, отстаивающих права человека. Весьма скептические оценки россияне дают полезности/бесполезности общественных организаций. Лишь 2—5% опрошенных согласны с утверждением, что общественные и политические организации очень полезны. От 11—20% опрошенных в зависимости от региона оценивают их как в основном полезные, основная же масса респондентов (от 30 до 42%) довольно противоречиво относится к деятельности гражданских организаций и считает, что они в чем-то полезны, но и в чем-то вредны. В среднем около 7% россиян вообще убеждены, что деятельность подобных организаций или в основном вредна, или очень вредна. Разброс оценок между регионами весьма значителен, но в целом базовая тенденция скептического отношения к общественным организациям и партиям прослеживается во всех без исключения регионах, попавших в выборку. Столь же противоречиво российское население оценивает характер влияния общественных организаций на жизнь населения. Лишь 17% россиян признают положительное влияние общественных организаций на повседневную жизнь, остальные 37% убеждены, что это влияние в чем-то положительное, а в чем-то нет, а около 8% опрошенных вообще свидетельствуют об отрицательном влиянии общественных организаций на жизнь российских граждан.

Региональные различия в полученных оценках весьма значительны. Наибольшее число сторонников положительного влияния гражданских организаций проживает в Томской (28%) и Калининградской (23%) областях, наименьшее — в Воронежской области (8%) и Приморском крае (11%). Респонденты признают отрицательное влияние организаций на жизнь населения чаще всего в Воронежской, реже – в Свердловской (3%) и Калининградской областях (4%). Оценки, свидетельствующие о разнонаправленном влиянии гражданских организаций на жизнь населения, чаще всего можно встретить в Томской и Калининградской областях, реже в Свердловской и Воронежской областях.

Данные опроса ярко свидетельствуют о том, что оценки экспертов, фиксирующих «нулевой цикл» развития общественных организаций в России, фактически совпадают с оценками массового сознания и низким уровнем реального участия населения в деятельности общественных организаций. Настораживает тот факт, что сторонников позитивного влияния общественных организаций на повседневную жизнь россиян относительно невелико, тогда как людей, сохраняющих противоречивое или отрицательное отношение, намного больше, чем позитивно настроенных. Это означает, что общественным организациям, в том числе партиям, еще необходимо много сделать, чтобы завоевать доверие граждан, которое как известно, является весьма инерционной переменной.

Д) Современное состояние интеграционных процессов в российском обществе: на социальном перепутье

Особенностью сложившейся ситуации в области интеграционных процессов является то, что современная Россия находится в состоянии преодоления последствий перехода от советской эпохи к демократическому транзиту и от переходного времени к выбору своего пути и места в мировом сообществе. Выбор идет по трем векторам – политическому, экономическому (с соответствующими последствиями в социальной структуре) и идеологическому, в соответствии с которым выстраивается пространство меняющихся идентичностей и солидарностей, их ценностно-нормативный и коммуникационный потенциал.

В современных условиях фиксируются две разнонаправленные тенденции – глобализационные, модернизационные — распространение единой системы информации, интернет-сетей, единых трудовых норм, соответствующих перетеканию капитала, типа отношений и одновременно относительно низкая пространственная мобильность обедневшего российского населения в условиях колоссальных размеров страны и региональных административных границ, замыкающих жизнедеятельность проживающего на их территории населения, исторические, социально-культурные традиции, обусловливающие глокализацию как в масштабах страны, так и ее регионов.

На уровне институтов, элит, социальных групп есть совпадающие и разные интересы относительно развития этих двух тенденций. Интересы определяют идеологию и ценности, представления граждан, идентифицирующих себя со страной, обществом, государством, локальностью, культурой[3].

Все исследовательские центры, отслеживающие динамику российской идентичности, фиксируют ее устойчивость и приближение к условно называемым базовым иденти-фикациям (семья и др.) по исследованию Всероссийского Центра трансформационных процессов Института социологии в 2002 г. солидаризовались с образом «мы–Россияне» (63%)[4].

Институт комплексных социальных исследований, проводивший исследования по всероссийской выборке в 2004 г., фиксировал российскую идентичность у 45,4% жителей мегаполисов и 51,4% в провинции[5]. Данные могут несколько расходиться в зависимости от формулировки вопроса. Согласно последнему исследованию по проекту РМЭЗ (RLMS)[6], где по нашей просьбе была дана формулировка «мы-идентификаций», использованная Е.Н. Даниловой – В.А. Ядовым и примененная в опросах в проекте «Будущее России», «гражданами России» ощущали себя «часто» и «иногда» 65% (68% горожан и 59 – жителей села). Данные исследований, проведенные МИОНами, в рамках данного проекта позволили уточнить результаты, полученные ранее и расширить сложившиеся здесь представления на происходящие процессы интеграции.

По данным опросов МИОНов гражданами России ощущали себя от 95 – 90% жителей Свердловской, Томской, Воронежской областей до 82—77% в Саратовской, Калининградской областях, Приморье (всего по массиву опрошенных более 80%).

При этом свыше половины респондентов присоединились к тем, кто ощущает себя гражданами России в значительной степени.

Отметим также, что впервые наше исследование показало, что региональная идентичность в целом оказалась не выше российской. В Калининграде россиянами и жителями города, области считает себя одинаковая доля населения (77%), в Воронежской, Томской областях и, что примечательно, в Приморье российская идентичность даже чуть значительнее региональной. В Приморье, например, в значительной степени ощущают себя россиянами 57%, а земляками, жителями локальностей, области – 39%. Но именно относительно этого региона досужие политики высказывают опасения дистанцирования.

В отличие от данных опросов 90-х годов и начала 2000-х гражданская идентичность теперь оказалась более значимой, чем этнонациональная идентичность (в массиве опрошенных доминирующее большинство — русские). Людей, которые не ощущают близости с людьми своей национальности, немного (от 9 до 26—27% — Томск, Калининград, где, возможно, в массив опрошенных попало больше маргиналов), но важно, что тех, кто в значительной степени ощущает связь с людьми той же национальности, было по регионам не более трети[7]. Это, скорее всего, дает основания говорить о преодолении кризисных элементов в российском и русском самосознании.

Безусловно, сильная национальная (в значении «государственная») идентичность тоже может быть тревожным симптомом, возможно, назревающих изоляционистских настроений. Но на данном этапе это, скорее всего, компенсаторное изменение в самосознании российских граждан после переживания распада Союза и огульной критики прошлого. К тому же, возможно, это результат активного идеологического воздействия Администрации Президента РФ по конструированию представлений о принадлежности к общей идентичности граждан России и солидарности. Как известно, борьба за номинацию, за наименование признается в современном мире одним из важных ресурсов, способных обеспечить социальное доминирование. Президентский дискурс в этом отношении – важный стимулятор формирования «образа мы», транслируемый при помощи образования, СМИ (слова, как заметил П. Бурдье, «в значительной мере делают вещи»)[8].

В Послании Президента Федеральному Собранию в 2005 г. пять раз использовался конструкт «нация» в значении государственной общности, коллективное имя собственное «граждане России», «российский народ». При построении предложения 34 раза использовалось слово «мы», притяжательное местоимение «наш» — 58 раз.

Важным смысловым конструктом была дихотомия «мы — они». В роли «они» были и террористы, и олигархические группировки, и коррупционеры. Например: «Целостность страны оказалась нарушенной террористической интервенцией», «олигархические группировки … обслуживают исключительно собственные интересы», «российское общество воспринимает судебную систему как коррумпированную». Конструируется образ: «Россия была, есть и, конечно, будет, крупнейшей европейской нацией», «Цивилизаторская миссия российской нации на Европейском континенте должна быть продолжена»[9].

В Послании Федеральному Собранию 2007 г. – «Используя … все самое современное, все самое новое… мы вместе с тем должны и будем опираться на базовые морально-нравственные ценности, выработанные народом России за более чем тысячелетнюю свою историю … Только в этом случае нас ждет успех». «Подавляющее большинство граждан страны», — говорил Президент, — мы должны сделать «реальными соучастниками общего созидательного процесса». Граждане должны «гордиться своей страной», «каждый гражданин России должен чувствовать свою сопричастность с судьбой государства»[10].

Естественно, не все читали Президентские Послания, но их транслируют по радио и ТВ, они выходят в публичную, образовательную сферу, заявляются авторитетами, формируя представления. А «если человек определяет ситуацию как реальную, то она становится реальной по своим последствиям», как принято говорить в гуманитарной среде (теорема Томаса).

Очевидно, что российская идентичность становится реальной. Проблема для определения будущего России – какой будет эта идентичность.

Ассоциируя себя с гражданами России, как показывает глубинное интервьюирование, респонденты часто имеют в виду государство, а не гражданство как сообщество. В устоявшихся демократиях граждане – это политическая нация, сообщество, а государство – институты, служащие этому сообществу. В истории нашей страны институты власти были распорядителями судеб людей. Многие политики, ученые отмечали особую роль государства в нашей стране как инициатора модернизационных перемен. Однако в постсоветское время ситуация стала меняться, специалисты утверждают, что гражданское общество у нас еще только формируется. С чем же тогда люди могут ассоциироваться в государстве? Конечно, у нас государственная гражданская идентичность совмещается. Тем не менее раз гражданское общество все формируется, важно было определить масштабы и направления этого процесса через самоопределения, идентификацию. Поэтому в программу интервью был введен вопрос о том, что значит «быть россиянином». Одним из вариантов ответа было – «чувствовать ответственность за страну».

Важность этого для граждан отметили 88% по массиву, свыше 90% респондентов отметили это в Калининградской, Свердловской, Томской, Воронежской областях, свыше 80% — Саратовской области, Приморье[11]. Причем более 60% во всех регионах считали, что чувство ответственности — очень важная характеристика.

Удивительно, но до одного процента в целом по массиву совпали представления людей о том, что «важно быть российским патриотом, любить Россию». Этого мнения придерживаются свыше 90% респондентов в Воронежской, Калининградской, Саратовской, Свердловской областях, около 80% и более в Приморье и Томской области. Причем везде свыше 60% считают, что это очень важно.

Патриотические чувства – это эмоциональный компонент идентичности. Конечно, вряд ли кто-то любит у нас государственные институты, чаще их критикуют, а реально к ним проявляют большую или меньшую лояльность. А вот любить можно страну, людей, поэтому этот индикатор можно интерпретировать как эмоциональный элемент именно гражданской идентичности.

Для сценарного прогноза важно было установить современное состояние характера самой российской идентичности.

Известно, что в России и за рубежом часто обсуждается реакция населения нашей страны на так называемую потерю статуса «великой державы», растущий государственный и этнический национализм (не в бытовом понимании этого термина, а научном и политическом) – как стремление к более высокому статусу в мировом сообществе, приоритете государственнических или, в случае с этническим национализмом, этнических интересов над всеми другими, в том числе интересами личности, граждан), наконец, так называемая ментальность (говоря социологическими терминами – ценностные ориентации) россиян.

Мы предусмотрели блоки вопросов, которые могли стать индикаторами традиционалистских или модернизационных трендов, гиперидентичности, изоляционизма или открытости, что очень важно для определения будущего России. Об этих трендах мы подробнее будем говорить в сценарных прогнозах, но пока нам важно представить сегодняшнюю ситуацию как точку отсчета и в значительной мере как прогноз на 2008 г.

Достаточно очевидно, что за общероссийской идентичностью скрываются региональные различия социально-политических ориентаций и модернизационных установок «разных скоростей».

Притом, что 85% по общему массиву опрошенных считают себя гражданами новой России, 49% еще чувствуют себя в разной мере советскими людьми. Это чуть меньше, чем данные, которые получал Левада-Центр к середине первого десятилетия 21-го в., и почти совпадает с ответами на вопрос «какая политическая система кажется вам лучше – советская (до 90-х гг.), нынешняя или по образцу западных стран?» в 2005 г.[12]. Правда, «в значительной мере» себя ощущают советскими людьми в большинстве регионов 15—26%, — это главным образом старшее поколение, но в Свердловской области, где, как будет ясно из дальнейшего анализа, довольно продвинутое население, — 46,5%.

Скажем прямо, идентичность россиян достаточно противоречива в современных условиях. Какая-то часть еще ностальгирует по прошлому, но все же немало и тех, кто ассоциирует себя с людьми, разделяющими европейские ценности. Таких в целом по массиву 36%, в Приморье их 22, в Воронежской, Саратовской областях 29, но в Томской, Свердловской 57%.

Практически половина граждан в изучаемых регионах (48%) ассоциирует себя с теми, кто добился успеха в современных условиях. В Калининградской, Воронежской, Саратовской областях – 44—45%, в Томской – 57, а в Свердловской – 62%. Правда, в значительной степени ощущают себя так не более 1/5 ответивших. Но имея в виду российскую привычку больше критиковать себя, а не хвалить (не высовываться) — это очень неплохие оценки и ориентации.

Конечно, сохраняются и традиционалистские ценности, не в смысле уважения к традиции, к прошлому, а в смысле тормозящих переход на понимание современного образа жизни в глобализирующуюся эпоху.

К сожалению, мы располагаем не столь большим и точным набором индикаторов, отражающих такие ориентации, но об этом, например, говорит то, что 78% респондентов считает необходимым, чтобы быть россиянином – «надо родиться в России», 84% полагают, что для этого надо «прожить в России большую часть жизни», причем свыше 50% считали, что и то и другое очень важно. Между тем очевидно, что в совсем недавнем прошлом Россия была частью СССР, да и главное — представление о свободной мобильности — это один из важных показателей современной жизни, модернизации. Конечно, далеко не все россияне еще просто знают об этом и не привыкли к таким явлениям. Возможно также на ответы по этому вопросу влияет отношение к быстро прибывающую потоку иноэтничных мигрантов (об этом — далее).

О том, что эти установки обусловлены настроениями этнической замкнутости, что тоже является проявлением традиционализма, говорит коррелирующая ориентация на то, что россиянин должен быть той же национальности и того же вероисповедания, что и респондент (поскольку среди наших респондентов большинство русских), то есть должны быть русскими, православными. С первым мнением согласны 46%, со вторым – 58% по массиву в целом, а в Калининградской, Свердловской областях – свыше 50%.

Таким образом, к началу прогнозного периода мы имеем российских граждан с утвердившейся государственной идентичностью, постепенно формирующейся гражданской идентичностью, которая, как правило, оформляется через эмоциональную сферу. По содержанию эта идентичность пока противоречива: в ней соединены и модернизационные тренды, и традиционалистские. Это дает еще больше оснований, чтобы заключить, что пока мы живем в разной России — и в экономическом, и в социальном, и в ценностном измерениях.

***

Анализ современной социальной ситуации в России, базирующийся на материалах исследованиях ведущих научных центров, экспертных оценок, собственных исследований, проведенных в рамках данного проекта, позволил убедиться в том, что социальная ситуация в России отличается высокой дифференциацией от региона к региону, где модернизационные тренды вполне естественно уживаются с трендами традиционными. Это позволяет обозначать социальное состояние российского общества все еще как переходное.

Как долго будет сохраняться социальная фрагментарность российского общества, определить сложно, однако именно она будет предопределять тренды социального развития в краткосрочной, среднесрочной и даже долгосрочной перспективе. Идет ли речь о становлении среднего класса, состоянии социальной сферы или интеграционных процессах.

Анализ указывает еще на одну важную закономерность — экономический рост в России не сопровождается автоматическим изменением качества населения, следовательно, в основе будущих социальных изменений лежат более сложные механизмы, чем это можно представить, если опираться исключительно на прогнозы экономического развития.

Догоняющий характер социальных процессов порождает их высокую инерционность, которая во многом будет предопределять последующие социальные изменения в России в ближайшие 10—15 лет.

Тезис о том, что мы имеем сегодня «Россию разных скоростей» наиболее последовательно отражает ту социальную ситуацию, которая сегодня характерна для России и которая будет изменяться в перспективе весьма медленно, так как в ее основе лежат не только и не столько экономические, сколько социокультурные основания.

[1]  Шмидт Д. Гражданское общество в России / Pro et Contra Январь—февраль, 2006.

[2] Весьма показательно, что попытки оказания давления на НКО со стороны государства способствовали тому, что проблемы НКО в настоящее время обострились и способствовали мобилизации «оборонных» стратегий гражданских структур по отношению к власти.

[3] Приступая к исследованию, мы понимали, что современная идентичность россиян – сложный конгломерат новой российской идентичности, ностальгической советской, социальной, региональной, локальной, этнокультурной, религиозной идентичностей.Задачи состояли в том, чтобы:

• Оценить две обозначенные тенденции применительно к регионам и стране в целом и выявить доминирующие перспективные направления.
•  Дать реальную оценку и перспективность интегрирующих общество ценностей в условиях глобализации и глокализации.
•  Оценить, какие ценности – модернистские, традиционалистские или амбивалентные — будут доминировать в перспективе 10—15 лет в регионах.
• Определить, какой тип идентичности – государственно-гражданской, региональной, этнической религиозной — будет доминирующим. Какие наиболее важные факторы будут влиять на российскую ментальность в среднесрочной перспективе и к 2020 г.

[4] Данилова Е. Н. Через призму социальных идентификаций // Россия реформирующаяся. Отв. ред.Л.М. Дробижева.  М., 2005. С. 226.

[5] Российская идентичность в условиях трансформаций. Отв. ред.М.К. Горшков, Н.Е. Тихонова. М., 2005.

[6] Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения проводится Институтом социологии совместно с Ун-том Сев. Каролины (США) и Институтом питания РАМН. Рук. с российской стороны
П.М. Козырева, М.С. Косолапов.

[7] Только в Свердловской области их больше, что связано, видимо, с повышенной русскостью, стимулируемой высоким притоком мигрантов и в целом более высокой идентификацией по другим критериям (например, здесь и российскость самая высокая – 95 %, и людей, идентифицирующих себя с европейскими ценностями, – 57 % при 36 % по массиву в среднем).

[8] Бурдье П. практический смысл. М., 2001. С. 111—112.

[9] http://www.kremlin.ru/text/appears/2005/04/87049.shtml

[10] http://www.kremlin.ru/text/appears/2007/04/125401.shtml

[11] При возможных отклонениях по условиям выборки различия эти совсем небольшие и могут объясняться особенностями социального состава населения и условиями жизни.

[12] Общественное мнение - 2006. Аналит. Центр Ю. Левады. М., 2006. С. 18.