ИНАБ Выпуск №4 / 2008

7.  Сдвиги в мировоззренческих установках

Период учебы – это время интенсивной социализации молодого человека, процесс накопления им опыта человеческих взаимоотношений, формирования социальных сетей, жизненных ценностей и их приоритетности. В условиях учебы за рубежом шкала жизненных ценностей выстраивается во взаимодействии двух социокультурных кодов – не только своего, родного, но и того, который учащийся осваивает в процессе пребывания за границей. В ходе непосредственного межкультурного взаимодействия, включенного исследования культурного контекста страны пребывания формируются новые личностные качества, ценностные приоритеты, взгляды, меняются традиционные оценки многих социальных явлений и общественных процессов.

Особенности мировоззренческих установок опрошенных ярко раскрываются в их рассуждениях на темы возвращения на родину, в трактовке ими проблемы эмиграции, «утечки умов».

Принятие решения: остаться/ вернуться

Мы исследуем тех, кто, пройдя тот или иной курс обучения на Западе, вернулся в Россию. Между тем по мере того, как приближался момент завершения учебы, большинство опрошенных с разной степенью остроты и проработанности «проигрывали» тему «А не остаться ли?», поскольку гипотетически такая возможность имелась у каждого.

Ведущий мотив возможного невозвращения – не столько эмиграционные планы (конкретных планов никто из опрошенных не имел), сколько опасения психологического свойства по поводу возможных трудностей реадаптации по возвращении на родину, что чаще всего выражается формулой «страшно возвращаться». Дарья: «Желание остаться было, скорее всего, у всех, кто туда приезжает. Потому что было страшно вернуться обратно и встретить непонимание. И поэтому желание возникает продолжить обучение. А что будет, когда я вернусь к своим сверстникам? Я вернусь в институт? Что будет потом? Зачем мне нужен русский диплом, когда можно получить американский? Это все доступно, то есть возьми это и сделай. Желание было. Большое». Саша Ш.: «Вообще, находясь там, начинаешь очень бояться. То есть возвращение, оно как бы страшно. Ты выходишь из аэропорта, и тут стоят мужики в кожаных куртках достаточно нелюбезного вида, которые, конечно, хотят оказать тебе любезность, но вид у них, конечно… И вообще воздух другой, и все вместе не радостное». Андрей: «Я знаю, что некоторым было стремно возвращаться в Россию, вообще стремно. Потому что западное телевидение достаточно критично относится к России... И когда ты это постоянно слушаешь... Ну, знаешь, как нагоняется страх? Когда ты целый год ходишь мимо дома с привидениями, и тебе все люди показывают на него и говорят "дом с привидениями", когда уже сотый человек говорит "дом с привидениями", ну, наверное… все-таки да, начинаешь побаиваться. Когда тебя немцы начинают спрашивать, вот типичные вопросы: "Как у вас с демократией? Как безопасность на улицах? Как у вас...? – Все нормально, да нормально, нормально". Но когда уже сотый человек подходит, думаешь – ну что они спрашивают? Наверное, правда есть у нас такое».

Какие все же факторы перевешивали этот «страх», определяя решение вернуться после завершения учебы на родину? Следует сказать, что тема возвращения домой охотно и всесторонне освещается респондентами. Ясно, что она была для них предметом длительных размышлений, и само решение о возвращении принималось не автоматически, а в результате взвешивания разнообразных «за» и «против».

Условия учебного контракта

Прежде всего, для многих решающим фактором возвращения выступают сами условия учебного контракта, согласно которым стипендиат обязан по истечении определенного срока вернуться на родину.

Егор учился в Америке: «Сама программа продумана так, чтобы те, кто проучились по этой программе в Америке, они, во-первых, вернулись оттуда и к тому же еще некоторое время туда не возвращались. То есть участники этой программы, как и большинство участников обменных программ, получают визу, которая заканчивается сразу после окончания программы и имеет требование, что еще два года ты не можешь получить новую визу, то есть ты должен вернуться домой. Главная цель, я думаю, чтобы человек не остался и вернулся».

В этих условиях попытаться остаться за границей означает нарушение договора. В других случаях это нарушение легитимности статуса обучающегося, лишение материальной поддержки. Андрей: «Возможность [продлить свое пребывание] была, но это уже было без стипендии. То есть по моей программе стипендия не продлевается. Я изначально подписывал, что не буду требовать продления. То есть, даже если бы я и потребовал этого продления, никто бы мне его не дал. Требовать можно сколько угодно».

Возможное продление пребывания сверх первоначально установленного срока требует немало затрат и усилий, выполнения множества бюрократических процедур и преодоления административных барьеров, что, по мнению опрошенных, зачастую бывает унизительно для просителя, либо вовсе означает переход на нелегальное положение. На жесткие условия продления виз ссылаются многие. Денис учился во Франции: «Если захотеть подстроиться под систему и занять низшее положение в группе, то можно было каким-то подсобным рабочим, я условно говорю, в области чего-то. Но это не такой, вот, путь стандартный, законный.. Это какой-то такой, куда-то там, кому-то подчиниться и т.д. А потом, честно говоря, не хотелось подстраиваться очень сильно. Что интересно, почти все французы, с которыми я говорил на эту тему эмиграции, а она возникала, говорили: "Ну что ты будешь делать в своей России? Да оставайся у нас!". Я говорю: "Ребята! А как я останусь по вашему законодательству? Я могу только фиктивный брак, либо как-то… То есть у меня возможностей таких законных особо и нет. Так что, говорю, извините. У вас могут люди либо уж очень шустрые, либо жулики остаться. А я не могу"».

 Петр, уроженец Беларуси, на определенном этапе своей учебы столкнулся с необоснованным (что также встречается) отказом в продлении визы: «Это я посчитал идиотизмом, я думаю, ну как так, я нормальный человек, меня там ждет университет, у меня с университетом контракт, то есть мне нужно учить студентов, у меня опять же там жилье, какие-то обязательства по кредитным картам, опять же книги мои, все дела. И вот так в посольстве могут не дать визу, и ты будешь сидеть тут париться. Но ты ее можешь рано или поздно получить. Для этого надо связаться с университетом, они пришлют письмо, там, одно, второе. Напрягут какого-нибудь конгрессмена или сенатора, там, на крайний случай и т.д. То есть все мои знакомые, с которыми это случалось, они через три месяца или полгода все равно туда приезжали. Преодолевали этот административный барьер и продолжали делать то, что они делали… Это обычная ситуация, это случается со всеми… Просто нужно терпение, нужно несколько раз ходить в посольство… А я решил, что я не буду его преодолевать, этот барьер: ну как бы, не хотите – как хотите, тем более что я давно сам от вас собирался уезжать».

При большом желании визовые барьеры и ограничения могут быть преодолены, о чем свидетельствуют многие случаи, с которыми сталкивались и о которых с некоторым неодобрением говорили наши собеседники. Несмотря на то, что фактор «визовой враждебности», с которой порой сталкиваются участники образовательных международных программ, стимулирует решение о возвращении на родину, не он является решающим.

Принятие решения о возвращении совершается под влиянием совокупности различных условий, как говорят сами опрошенные, в результате стечения целого ряда обстоятельств. Институциональным препятствиям, ограничивающим продление легального пребывания за границей, сопутствуют и другие причины иного, более сложного характера, которые формируются по мере углубленного исследования, распознавания и освоения пространства западной культуры.

Накопление критической информации о стране пребывания

Многие отмечали, что при длительном пребывании в инородной среде постепенно «растворяется» эйфория первых впечатлений и начинает открываться будничная сторона повседневной жизни. Настя: «Такая романтическая сказка по поводу Испании, может быть, частично развеялась потому, что одно дело жить у кого-то в гостях, на всем готовеньком, а другое дело сталкиваться с какими-то ежедневными бытовыми человеческими проблемами. Это, конечно, все меняет». Лена: «У меня появилось четкое понимание того, что у них не лучше, чем у нас. Не надо отсюда бежать. Вот когда говорят "Все, мы разваливаемся… А вот там…" – сколько раз я спорила, а потом перестала спорить. Ну, невозможно это объяснить. Я говорю: "А вот, попробуй, эмигрируй, попробуй уехать туда не туристом". Когда мы приезжаем туристами, нам так все нравится. Ах, в Испании как прекрасно, какой климат! В Италии ходи по музеям и радуйся жизни. Но я говорю, это не ежедневная твоя жизнь. Ты с утра встал, и ты не знаешь, что тебе делать. Когда турист, ты бежишь в музей, а когда ты живешь, и что ты делаешь? Тебе нужно деньги откуда-то брать, тебе нужно пробиваться, каждый раз искать работу, доказывать, что ты не верблюд, показывать визу, "спелинговать" свою фамилию по сотому разу. И все равно ее произнести не могут совершенно. А главное, я говорю, ты не свой… Ну, не лучше там, там столько недочетов! И говорить об этом можно бесконечно. Когда с этим столкнешься, с их медициной, например... Можно плохо говорить про нашу медицину, но не дай Бог там с ней столкнуться. Еще какие-то вещи там, сантехники, например. Сантехник придет через неделю после вызова, дай Бог, если он придет. Он сделает не так, ты будешь с ним ругаться. Он еще раз придет, и заплатишь за это сумасшедшие деньги, которые нам и не снились, это не сто рублей дяде Пете дать!».

В ряде случаев пребывающие за рубежом обнаруживают не только бытовые, но и более серьезные недостатки в принимающей стране. Начинают осознаваться существенные расхождения между культурами, возникают разногласия на политической, идеологической почве. В этом плане представляют интерес впечатления Петра, который обучался в США. Через два года пребывания в стране, по его словам, «накопилась критическая масса информации»: «Я понял, что не зря Советский Союз с ними 70 лет бодался. То есть страна не свободная, в общем-то, государство полицейское. Система отлажена хорошо, таким образом, что как бы правящий класс правит, а обычные люди его поддерживают. Этому у них можно было бы поучиться, то есть они молодцы. Но сама система агрессивная, как бы, они нам далеко не друзья сейчас… Когда была война в Сербии, я даже написал такую политическую статью… и показал, что они, как бы, не правы. К этому отнеслись настороженно, то есть американцы на меня чуть-чуть косились, не хотели со мной особо общаться. Ну, что меня в очередной раз убедило, что страна эта, в общем-то, закрытая и американцы не очень-то свободные. У них свобода в другом. В том, что ты имеешь право иметь оружие, например, но ни одному американцу в голову не придет альтернативные источники информации посмотреть. Мы же привыкли с детства, там… У меня, например, бабушка слушала «Голос Америки». А у них этого нет в культуре…».

На определенном – достаточно продвинутом – этапе адаптации к нормативным требованиям западной среды респонденты начинали ощущать угрозу своей культурной идентичности. Петр: «Когда учишься там, у тебя есть два варианта: либо оставаться там и становиться американцем, либо возвращаться. Я не захотел становиться американцем, а это рано или поздно случилось бы все равно. И дети твои уже на сто процентов будут американцы. Я этого просто не захотел, а лицемерить и жить в стране и говорить, какие все вокруг козлы и пользоваться, может быть, повышенной зарплатой я не захотел. Поэтому вернулся…». Лена: «Я никогда не стеснялась, что я русская. А там это! Черное пальто нужно купить, чтобы не выделяться из них. Ну и вообще нужно поменьше подчеркивать, что мы русские, нужно над акцентом работать, чтобы произношение было очень правильное… Имена. Ведь очень многие Алексеи становятся Алексами, Саши, по-моему, тоже Алексами становятся…».

Осознание этой угрозы формирует стремление к самосохранению, приводит к тому, что наши респонденты начинали подчеркивать приверженность к своей культуре, к своим корням, настаивали на самобытности своей культуры, на праве быть непохожими. Дарья (8) после успешного обучения в США и возвращения в Россию продолжает находиться в непосредственном контакте со страной, где училась, посещая США теперь уже по служебным обязанностям. Она отмечает, что по мере длительного и сознательного сближения со страной, позволившего ей «гладко влиться в эту среду», в ней формировались новые социокультурные качества, и сегодня она свидетельствует, насколько ей «радостно быть другой»: «Вот именно пошел обратный процесс. Я даже именно уже стараюсь говорить так, чтобы люди слышали, что я из России. Мне, наоборот, стало приятно говорить с небольшим акцентом, представлять свою культуру. Вот такой большой сдвиг произошел… Я хочу быть другой. Мне приятно быть другой».

В целом можно сказать, что первые этапы исследования новой среды предполагают позицию принятия, характеризуются стремлением слиться с ней, «стать похожим», стать, «как они», активно осваивая и заимствуя новые культурные практики. По мере успешного освоения культурного образца этой среды у наших респондентов формировались позиции независимости и самоутверждения. В этом случае культурная самобытность, которую афишируют респонденты, становится знаком социального и культурного отличия, принимаемого и одобряемого западным сообществом.

Фактор «дома»

По мере глубокого погружения в реалии западной культуры происходит осознание социокультурных барьеров, которые невозможно преодолеть без ущерба для самоидентификации личности. Все более четко формируется представление о «разнокачественности», необратимости, невоспроизводимости некоторых состояний человеческой психики. Параллельно распознаванию, расшифровке чужого культурного контекста формируется и осознание невозможности преодоления его чуждости.

Дом – ключевое понятие, которым оперируют все опрошенные, пытаясь объяснить, почему они не захотели остаться за границей. В своей работе «Возвращающийся домой»

А. Шютц подчеркивал, что понятие «дом» имеет трудно передаваемый эмоциональный и символический характер: «Это, конечно, отчий дом и родной язык, семья, любимый человек, друзья; это любимый ландшафт, «песни, которым учила мать», особая еда, знакомые предметы каждодневного пользования, народные обычаи и личные привычки – короче, специфический образ жизни, состоящий из маленьких и важных элементов, к которым относятся с любовью»[1]. Из анализа суждений и мнений, которые высказывают наши респонденты, следует, что тенденция к глобализации самоощущения себя в мире, характерная для них, не исключает того, что понятие «дома» занимает приоритетное место на шкале их жизненных ценностей.

Именно это ощущение себя «дома» – практически недостижимое состояние для уехавших за границу. Именно чувство дома выступает как ведущая мотивация, определяющая «возвращение домой». По истечении какого-то времени многими овладевает состояние психологического дискомфорта, близкого к ностальгии.

Юля: «Если первый год – это была полная эйфория, мне все нравилось, то во второй год я поняла, что все равно я здесь чужой человек… Ну просто, вот, ощущение того, что ты не принадлежишь этой стране, как бы хорошо это ни было. Ощущение того, что, как бы, твои корни находятся в России, и я хочу жить там, где моя семья, я не хочу жить на таких больших расстояниях. У меня жуткая была ностальгия. Ежедневная тоска по своим друзьям здесь дома, по маме, по брату…» Дарья: «Уже в конце программы я на самом деле сильно соскучилась. У меня прекрасный вуз волгоградский. У меня прекрасные мои сверстники, с которыми мне хотелось продолжить обучение. И родители здесь. Я вот, наверное, себя не представляла в отрыве… Мне нравится быть русской. Я люблю свою семью, я люблю то место, где я живу, хотя я понимаю, что, возможно, моя жизнь могла бы сложиться по-другому, могли бы быть другие материальные условия жизни, могло быть все по-другому. Но мне нравится. Я почему-то стала осознавать, что жизнь не такая уж и длинная, чтобы метаться, поэтому нужно свить свое гнездо там, где ты родился, потому что здесь твои корни, здесь любимые друзья, любимые родители, бабушка, дедушка. И это мой дом. Может быть, сейчас я закрываю глаза на многие безобразия, которые происходят в России и с которыми везде встречаешься. Но, скорее всего, в других странах есть то же самое. Просто не так процветает, как у нас…».

В осмыслении мотивов возвращения опрошенные чаще всего обращаются к таким категориям, составляющим понятие «дома», как родители, «настоящие друзья», качество общения («здесь я понимаю оттенки»), дорогие сердцу воспоминания о прошлом, а также множество других тонких и трудно выражаемых нюансов, связанных с кругом человеческого общения, эмоциональных и культурных привязанностей, опасность утраты которых в определенный момент отчетливо осознается.

Родительская семья

Большинство опрошенных до поездки за границу жили в родительских семьях и имели полноценные отношения с родителями. Родители стремились дать своим детям хорошее образование, участвовали в образовании своих детей, поддерживали их в стремлении
изучать иностранные языки, поддерживали их инициативу поехать на учебу на Запад. Именно тесная эмоциональная связь с близкими и родными людьми выступает важным мотивом возвращения домой. Иногда решение вернуться домой обусловливается и какими-либо драматическими ситуациями личной жизни – оставленная в России любовь (Екатерина),
разлука с мужем и ребенком (Наталья,), болезни (Юля) или смерть близких людей
(Саша).

Отрыв от родительской семьи дает ценный опыт самостоятельной жизни, возможность испытать свободу от «давления местной ауры», что признают сами респонденты, однако, решаясь на разлуку с родителями, им приходилось преодолевать определенный эмоциональный барьер. Андрей: «Я жил с родителями. С мамой. У меня как раз тогда была одна из самых больших проблем – принимать эту стипендию или не принимать, когда мне ее уже выдали, у меня было какое-то время на подписание, месяц. И я тогда ходил-думал, в общем-то, стоит ли ехать, потому что мама тогда должна была оставаться одна – и осталась – на год. Как выяснилось, это была не такая большая проблема, как мне казалось. Но, в общем, у многих тоже были такие соображения – как уезжать от родителей. И родителям тяжело, и детям... Ну я не помню, чтобы у нас кто-то жил отдельно от каких-либо родственников. Остаться в Германии? На столь радикальный шаг я не хотел решаться тогда, и правильно не решился, я так думаю. Ну тут все-таки друзья, близкие, мама, братья, там, – ну что мне их, туда перетаскивать, что ли? В Германии, что ли, жить?». Лена: «У меня очень тесные отношения с семьей. У нас как-то очень сплоченная семья, мне очень их не хватало. Вот этого их понимания, что ли. Вроде бы переписываемся по Интернету, вроде уже все возможно, и потом я там научилась карточками пользоваться телефонными, когда можно звонить в Москву, когда тебе хочется, и по дешевым тарифам. Живешь все время на два времени. Я всегда знала, какая разница с Москвой, три часа, я знала всегда, сколько сейчас в Москве времени. Часы иногда не переводила. Я сначала не переводила на лондонское время, только потом, когда приезжала в Москву, перестала на московское время переводить. Постоянно держишь в голове, когда можешь позвонить. Они уже проснулись, мы еще спим, вечером соответственно они уже легли, а у нас еще вечер. Соответственно думаешь, когда звонить. Ну вот это отрыв от них. Ты им звонишь, друзьям звонишь, пишешь. Они рассказывают, что у них что-то происходит, а ты не с ними. Тебя там нет».

«Настоящие друзья»

За время пребывания за рубежом учащиеся приобретают обширные человеческие контакты, устанавливают множество знакомств, обзаводятся новыми друзьями. Однако, по мнению большинства, среди иностранцев, как бы симпатичны они ни были, невозможно обрести «настоящих друзей». Тема дружбы – важный мотив в рассуждениях респондентов о возвращении домой. Сергей: «Там, в Америке, у меня неоднократно возникало абсолютно фантасмагорическое чувство, глядя на моих американских сокурсников, понимая, что они вроде бы такие же люди, как я, но совершенно невозможно сказать, что у них делается в голове, вот, о чем думают камни? То есть люди настолько же таинственны, непроницаемы, как камни. Вот такая непроницаемость… Конечно, я со всеми общался… Почему я, собственно, вернулся. Я чувствовал, что здесь, дома у меня есть круг людей, с которыми мне интересно, с которыми есть взаимодействие. Там у меня этого круга нет, хотя я познакомился с большим количеством людей в течение этого времени... Я все равно сталкиваюсь с тем, что с западной стороны, какими бы образованными и тонкими люди ни были, все равно присутствует схематизм в представлениях о том, что здесь происходит. Понятно, что это сложно…». Екатерина: «У них нет как таковой дружбы, мне кажется. У них есть знакомства. И они могут с вами общаться по мере того, что им не столько даже интересно, сколько выгодно, престижно, нужно с вами дружить, потому что нужно с кем-то дружить. Но такого, как у нас – дружба навеки – у них этого нет… Вы можете, конечно, обратиться к американскому другу или подруге, но вряд ли они смогут оказать какую-то действительно поддерживающую помощь… Есть приятели, есть хорошие отношения, но это не дружба… Они другие. И мне кажется, что дружбы с типичным американцем быть не может у русского человека. Это возможно теоретически только в том случае, если этот человек бывал в России, если он, например, учился в России… Тогда они наши. С ними уже можно найти общий язык, они тянутся к русским, они хотят с ними общаться. А, вот такой типичный американец, который считает, что Америка – это пуп земли, с ним общаться вообще невозможно». Юля: «Ты видишь некоторые такие недостатки в плане, там, индивидуализма. Слишком они такие сосредоточенные на себе, на своем мире и не всегда могут понять твои такие внутренние переживания. Чтобы поделиться, стоит обращаться к своему человеку, соотечественнику, к русскому человеку. Потому что только свой русский человек может понять проблемы, которые у тебя внутри тебя, что там такое у тебя происходит. То есть американцы не совсем…Они могут сказать только поверхностные фразы: "О, да, да, конечно, извини, вот я тебе сочувствую". Но чтобы как-то глубоко, они не подходят, ну как бы не располагают к этому и сами не подпускают».

Отсутствие общего переживания прошлого, общих корней

Многое из того, чего невозможно достичь, живя за границей, обусловлено, по мнению респондентов, отсутствием общих корней, совместно прожитого детства. «Там» не может быть настоящих друзей, поскольку у них нет общего прошлого с респондентом. Оля: «Единственно, чего мне всегда не хватало и сейчас, наверное, не хватает, это друзей близких. Но это вопрос такой. Люди, с которыми ты взрослеешь… Там у меня нет таких уж подружек. Есть такие какие-то приятельницы, с которыми можно, там, попить кофе…Я не ищу близких подруг там. Так как у меня их нет, я понимаю, что у меня их и не может быть. Мы не пережили с ними того, что я пережила здесь… Там, к сожалению, у меня не то качество общения, что здесь. Поэтому я к этому совершенно трезво отношусь».

Испытываемое чувство чуждости, инаковости респонденты объясняют тем, что у них не было детства, общего с новой средой – событий, фильмов, песен, шуток, анекдотов и т.п. Этому как нельзя точно соответствует приведенное выше положение А.Шютца о том, что «культурный образец группы, с которой чужой хочет сблизиться, не обладает для него авторитетом испытанной системы рецептов, и это происходит так хотя бы потому, что он не участвует в живой исторической традиции, в которой эта система сформировалась»[2]. Следовательно, напомним, «чужой сближается с другой группой как новичок в подлинном смысле этого слова. В лучшем случае он, возможно, захочет и сможет разделить настоящее и будущее этой группы в живом и непосредственном опыте; однако он всегда остается исключенным из такого ее прошлого опыта. С точки зрения группы, с которой он сблизился, чужой является человеком без истории»[3].

Лена: «Я не могу им сказать шутку про «в лесу родилась елочка», они не понимают. Я переведу и – "Чего? " Я говорю: "Да ничего". Какая-то песенка смешная. Я говорю: "Вот у нас есть анекдот". Да уже и нет анекдота… Наши какие-то песни, фильмы. Вот: «Семнадцать мгновений весны» – ты же помнишь?»… Ничего вот этого… И в какой-то момент это начинает подтачивать, что раз ты это сказал, два ты это сказал, а на третий думаешь: "Ну, вы не мои, а я не ваша". И этого не произойдет никогда. Мне это надоело. Ну почему я должна приходить на работу – и я не могу расслабиться. Здесь я пришла на работу, я расслабилась, я шучу, меня понимают, и я именно чувствую себя в своей тарелке. Там никакой агрессии ко мне не было, мы прекрасно ладили, но вот этот барьер, он всегда существовал… Твои корни никому не интересны».

Мы уже упоминали о том, что глубокое постижение иностранного языка является одним из самых очевидных эффектов заграничной учебы, чему бы ни обучался стипендиат. Однако какого бы совершенства ни достигало это знание, респонденты обнаруживают: то качество общения, которое возможно на родном языке, недостижимо при общении на языке иностранном. Особенно явно это испытывают те, кто имеют обостренное филологическое, лингвистическое чувство языка. Такое мнение характерно для гуманитариев, более чувствительных к языку как основному механизму человеческого общения. Дарья: «Анализируя те тематики, на которые я могу говорить на русском языке, я понимаю, что такой разговор я никогда не смогла бы поддержать на английском…». Лена: «Больше всего меня раздражало, конечно, то, что вот выучила язык, говоришь на нем свободно, понимаешь. Устаешь. Я ходила и думала, ну почему я постоянно должна говорить не на своем языке. Вот надоело мне это, хожу, хожу… Меня, вот, угнетало то, что я не свободна. Я прихожу, я не могу шутить, как мне нравится. Мне важно шутить, я люблю играть словами. А по-английски я это сделать не могу».

Осознание институциональных, социокультурных барьеров, сопутствующая ему ностальгия, которая усиливается по мере накопления критической информации о стране пребывания, – все это в совокупности актуализирует позитивный имидж своего отечества, понятие патриотизма наполняется новым содержанием, основанным на более широком, космополитическом видении мира.

Отношение к проблеме «утечки умов»

Обучающиеся за рубежом в ходе освоения нового культурного пространства пересматривают многие традиционные подходы к различным социальным явлениям, в том числе к такому, который принято называть «утечкой умов» и под которым понимают эмиграцию высококвалифицированных кадров, ученых, специалистов. Мнения наших респондентов по этой проблеме можно считать в определенной мере экспертными, так как сами они, как было показано, тесно соприкасались с ней во время своего пребывания за границей, и эмиграционные настроения им известны не понаслышке.

В разделе 6 «Модификация жизненных траекторий» мы отмечали, что на сегодняшний день наши бывшие стажеры и стипендиаты, вернувшиеся в Россию, за двумя исключениями, не заняты в сфере науки, а нашли свое место в сфере международного сотрудничества, международного бизнеса. Отказ от научной деятельности в пользу деятельности в иных сферах является той ценой, за которую удается избежать соблазна эмиграции, избежать той самой «утечки умов».

Об этом свидетельствует уже приведенное нами рассуждение Петра, физика по образованию, который сегодня работает в сфере бизнеса. Вернувшись на родину, он увидел, что оплата научного труда не соответствует его представлениям о том, каков должен быть уровень доходов. «Пришлось пойти в бизнес работать на коммерческую организацию… Я решил попробовать себя в бизнесе. Может быть, это отчасти самообман, но я решил сначала стать миллионером, чтобы потом позаниматься физикой. Как это было принято в XVIII, XIX веках. Вроде, у богатых свои причуды…»

Те же, кто продолжает позиционировать себя в России в пространстве научной, преподавательской деятельности, делают это чаще всего с большими издержками как материальными, так и статусными по сравнению с более успешными эмигрировавшими их коллегами или с теми, кто в России «перековался» из потенциального ученого в делового человека. Таков пример Дениса, который после учебы во Франции сохраняет позиции преподавателя и переводчика: «Научную деятельность, по моей информации, продолжил только я, такую, околонаучную… Вот я и превратился в такого маргинала, а все остальные просто бросили и стали использовать себя в другой сфере абсолютно. Из тех десяти человек, кто со мной учился, два человека или три эмигрировали в результате… Один человек работает в фирме крупной российской, другой стал депутатом Государственной Думы, третий в кадровом агентстве работает, и вот еще несколько человек, как я сказал, уже уехали». Дмитрий, математик, который по сей день сохраняет статус научного работника, расплачивается за возможность заниматься любимым делом неустроенностью бытовой и личной жизни: «У нас квартирный вопрос находится в нерешаемом состоянии, нет ресурсов, чтобы его решить, поэтому я живу с родителями. Увы, по той же причине у меня нет своей семьи».

Рассуждая об «утечке умов», респонденты опираются на примеры своих знакомых, друзей, бывших сокурсников. Характерно, что к эмигрировавшим специалистам респонденты относятся с пониманием, при том, что сами они такой возможный вариант развития жизненной траектории для себя не выбрали, хотя в какой-то момент и не исключали. Будучи людьми активными, обладающими сильной мотивацией к самореализации, они с сочувствием относятся к тем, кто решился на такой шаг. Юля училась и работала в США: «Поскольку у нас в России наука сошла на нет, можно сказать, когда сейчас эти исследовательские институты практически не финансируются, разваливаются, то очень много таких настоящих умов уехало за рубеж. Мой папа, как бы, тоже был этому свидетель, и его коллеги очень многие там остались. А наши люди там, за рубежом очень хорошо себя находят, в принципе очень хорошо ценятся. Мои ребята, ровесники, многие уехали заниматься наукой. У меня друзья, они биологи, генетики. Но на самом деле они не хотят там оставаться, в итоге они все равно хотят вернуться в Россию. Какое-то временное пребывание. Не постоянное».

Если опрошенные в большинстве своем толерантно относятся к тем российским ученым, специалистам, которые уезжают жить и работать на Запад, то причины, побуждающие эту эмиграцию, вызывают у них острое осуждение, они резко негативно оценивают ту ситуацию в науке, которая сложилась сегодня в России. Основными причинами «утечки умов» респонденты называют материальные условия работы ученых в России, гораздо реже – технологическое отставание страны. Отметим, что в сегодняшних взглядах опрошенной нами молодежи политические мотивы как подоплека научной эмиграции отсутствуют.

Материальный фактор «утечки умов»

Респонденты полагают, что при объяснении феномена «утечки умов» привлекательные условия работы и оплаты труда являются детерминирующими. Даже заключение брака с иностранцем не исключает возвращения домой, если дома предлагаются более выгодные условия для профессиональной деятельности. Исследователям известны случаи, когда именно более привлекательные условия работы предопределяли и переезд мужа-иностранца в страну жены-россиянки. Основная причина невозвращения, как ее видят респонденты, сводится к низкому уровню финансирования науки в России, к низким зарплатам, которые не могут обеспечить ни молодому человеку, ни тем более его семье нормальные условия существования – качество жизни, равноценное тому, которое они находят на Западе. Петр: «Когда финансирование науки урезают в десятки раз, людям что делать? Людям ничего не остается, как податься туда, где их знания и умения нужны. А люди уровня высокого, их с удовольствием буржуи возьмут за приличную зарплату, которой в России нет и не может быть в научной среде. И вот все и уехали. Остались только крутые, типа академиков, которые здесь школы посоздавали, у которых, как правило, есть бизнес какой-то, связанный с их специализацией. Либо упорные люди, которые из идеологических соображений не хотят работать на буржуев. А все остальные – что первично, материя или сознание? Материальное оказалось первичным».

Марина: «Почему происходит «утечка умов»? Я думаю, что это проблема качества жизни. Как к этому относиться? Ну, я думаю, что мы не можем говорить, что это плохо или хорошо. Это есть. Но я думаю, что люди всегда помнят о своей первой родине, и все, что делается там, все равно это как-то, все равно потом эта информация приходит в Россию. Мы все равно используем эти научные исследования».

Фактор глобализации

Для опрошенных молодых людей в достаточной мере характерно осмысление мира как глобального информационного пространства, где место физического пребывания теряет свое принципиальное значение. Сергей, стажировался в США: «Мы привыкли жаловаться, что у нас постоянно происходит «вымывание мозгов», а этот процесс перераспределения носит глобальный характер… И в Америке происходит «утечка мозгов» между городами. Какие-то города процветают, какие-то вообще исчезают… Культура, сферы профессионального знания, профессиональной экспертизы становятся моторами экономического развития. Здесь мало кто это понимает, этого никто еще не осознает… Происходит такое вплывание коммуникационного, электронного пространства в наше физическое пространство, которое все более усиливается… В принципе, конечно, мы уже живем скорее там, чем здесь…То есть уже физическое пространство является неким приложением к глобальному».

Рассуждения об «утечке умов», не лишенные стереотипов, нередко переводятся в плоскость рассуждений о глобализации науки, и тема эмиграции российских ученых совмещается с темой глобализационных процессов, которые охватывают мировую науку. Дмитрий, математик, по сей день сохраняет статус научного работника, испытывая на себе все лишения этого статуса в России, согласен с тем, что «когда у нас наука не пользуется уважением в обществе, когда у ученых нищенские зарплаты, неудивительно, что люди уезжают. В самом начале, конечно, уехало много опытных ученых, со стажем, далее пошли молодые». Одновременно Дмитрий отмечает, что этот процесс затрагивает не только нашу страну: «Это общемировое явление. И так к нему и надо относиться». Олег считает, что «утечка умов» не представляет собой никакой проблемы, а является частью глобализационных процессов: «Это нормально в принципе, что специалист поработает не только у себя в стране, но еще и в каких-то других местах. То есть, с одной стороны, это нормальный процесс. С другой стороны, он у нас еще очень сильно был выражен в связи с тем, что у нас в стране очень низкие зарплаты у инженеров. То есть уезжали в основном инженеры, из тех людей, которых я знаю. То есть люди уезжали не в связи с какой-то глобализацией, чтобы работать по специальности, а просто, чтобы уехать и жить в другой стране и заниматься чем угодно. Сейчас этот процесс, честно говоря, почти остановился, и сейчас все переезды связаны уже не с разницей в зарплате, а именно с глобализацией».

В ряде интервью звучит более критический взгляд как на «утечку умов», так и на проблему глобализации, проводится четкое разграничение между этими двумя явлениями. Петр: «Смотрите, если бы это [«утечка умов»] происходило в рамках процесса глобализации, то был бы двухсторонний поток, мы бы ехали к ним, а они бы ехали к нам. Но к нам-то не едут. А все едут туда. Почему? Потому, что есть какая-то разница. И разница эта состоит в том, что там наукой люди занимаются до сих пор, и за это нормально платят, а здесь за это нормально не платят». Денис: «Мой опыт показывает, что сейчас Россия функционирует как филиал Запада, такой младший брат. И наши чиновники, их помощники, берут западные идеи, просто переводят их плохо, потом они становятся национальными стратегиями в России… Все это плагиат, такие попугайчики, подпевают не своими голосами в зависимости от размера мозгов и т.д. И поэтому я думаю, что Россия, скорее всего, под глобализацией находится… Что касается «утечки умов», ну, это как – человек ищет, где лучше… Запретить можно попытаться, но это бесполезно… Причем надо сказать, что если из ста студентов десяток – лучшие, и если из этих десятерых трое уедут, то это уже будет огромная потеря. Лучше бы уехали двадцать других, но они не уедут. Поэтому на самом-то деле численно это не так много, но по качеству – если уедут лучшие, то это очень накладно… Я думаю, что если у нас в стране ухудшится ситуация, то молодежь просто потечет с такой скоростью, что через 10–15 лет некому будет работать в интеллектуальной сфере. Это достаточно очевидно». Екатерина: «Я отношусь к этому очень плохо. Я в некоторой степени осуждаю этих людей, которые уезжают, но очень аккуратно осуждаю. Их тоже можно понять. То есть гуманитарии не уезжают, историки, юристы – они никому не нужны. А именно научные работники – они нужны, люди, которые будут заниматься именно наукой – биологи, физики наши. Там тоже есть наш мальчик физик–ядерщик, который здесь не нужен, он уехал. Математик, профессор математики в США. Он тоже наш, из Питера, работал здесь в каком-то институте. Ему предложили, он уехал туда. И более того, что самое ужасное, голова! Математик ну просто гениальный. Более того, они устраивают вечера встреч выпускников не в Питере, а в Штатах. Потому что почти все они – там. Все. Россия готовит кадры для той науки. Мне кажется, что сейчас уровень образования так падает здесь, в России, что еще чуть-чуть – и некому будет и ехать. И они никто не вернутся. Никто».

Те из опрошенных, чье обучение за границей пришлось на последние годы, отмечают, что процесс «утечки умов» идет на убыль (не по той причине, о которой говорила Екатерина). Андрей учился в Германии в 2004 г.: «Ну, сейчас это уже не такая большая проблема, потому что раньше это была другая статистика. Вот программа эта, по которой я поехал, она существует с начала 90-х, и раньше подавляющее большинство, потом где-то половина, потом четвертая часть, сейчас тоже значительная часть просто оставалась в Германии дальше учиться. Ну потому что раньше это бесплатно было, потому что стипендию продлевали – ну, в общем, можно было устроиться. Был недостаток квалифицированных кадров. Сейчас ясно, что в России можно зарабатывать интереснее и не меньше. И понятно, что наше образование достаточно конкурентоспособно, и тем, кто хочет работать у нас, им нужно наше образование, наш диплом, а не там... Вот, поэтому... Мой заезд был первым, где вообще никто не остался. Все вернулись».

Проведенный анализ показал разнообразие мнений, высказанных нашими респондентами относительно интеллектуальной эмиграции и «утечки умов». Во многом взгляд на эту проблему зависит от того, какую профессиональную и статусную позицию удалось занять респонденту к сегодняшнему дню.

Опрошенные положительно оценивают растущие возможности для молодых россиян найти себя в сфере бизнеса, а положение, которое сохраняется в российской науке, представляется им неприемлемым. По их мнению, в принципе при устранении основного негатива, то есть при улучшении материальных условий труда ученого, повышении качества его жизни на родине тема «утечки умов» как явления самоликвидируется и останется в восприятии лишь в качестве части мирового процесса глобализации науки. Егор: «Видя, что люди уезжают, надо уметь найти способ, чтоб оставить их, не насильно оставить их, а предложить им условия, то есть развивать какие-то возможности местные, чтобы оттуда люди не уезжали. Потому что от хорошего человек никогда не убежит и не уедет».

Суммируя высказанные соображения, можно сказать, что пребывание в межкультурном пространстве взаимодействия, активными участниками которого является молодежь, выезжающая на учебу за границу, создает ситуацию, где традиционное понимание проблемы «утечки умов» теряет свою актуальность. В представлениях молодых «утечка умов», как окончательная потеря для страны, откуда убывают «умы», приобретает относительный характер, и тема отъезда, эмиграции в их представлениях чаще всего не несет в себе признаков окончательного и бесповоротного жизненного выбора. При трактовке проблемы опрошенные сходятся на том, что эмиграция – это личное дело каждого, общим для всех является отрицание (либо недопустимость, либо неэффективность) любых запретительных мер, ограничивающих эмиграцию; широко распространены взгляды на проблему как явление глобализации.

Обоснование нового патриотизма

Опыт проживания за границей способствует своеобразной глобализации видения мира. Стипендиаты функционируют в межкультурном пространстве взаимодействий, открывая и осваивая иные социокультурные коды, нормы и правила принимающей среды. Сравнение «у нас» и «у них», которое постоянно осуществляют пребывающие за границей, часто приводит к выводу, что «там не лучше», «все везде, по большому счету, одинаково». Реже высказываются и более оптимистические утверждения по типу «у нас лучше». Лев: «Я увидел много достоинств в России, особенно достоинств, которые были раньше в Советском

Союзе, когда была сильная наука и т.д., и то, что часть этого осталась в России и в наше время. Увидел меньше достоинств в Британии. Конечно, там есть традиции, экономика хорошо работает. Но не все везде так гладко, наука местами хорошая, а местами не очень. В Британии тоже есть свои проблемы. Кажется, что везде есть свои плюсы и свои минусы. Что в России плохо, а в Британии хорошо – такого взгляда у меня нет. В Британии плохо, а в России хорошо – такого тоже нет». Денис: «Разочарование и шок, наверное, да, он был: то, что там не идеальное общество… Пробки, и электрички плохо ходят, иногда и забастовки бывают. То есть Запад перестал быть каким-то чудесным… И даже иногда была личная агрессивность к французам, когда они пытались говорить, что какие они замечательные и все прочее. Вот видите, я бы не сказал, что я стал больше западником, чем был раньше. Хотя и не стал каким-то супернационалистом. То есть это полезно понять, что там общество – не рай, что там общество имеет свои негативные стороны». Юля: «Где-то устроены вещи лучше, очень обидно, что их здесь нет. С другой стороны, радостно, что здесь они улучшаются. Мое понимание как бы пришло к тому, что не надо менять страну. Всех не переделаешь, всем в метро не объяснить, что давайте будем вежливы. Но вокруг себя мир создать, чтобы в семье не орать друг на друга, и у тебя квартира будет, как тебе нравится, по каким-то европейским стандартам, у тебя будет машина и загородный дом. Что еще надо? Из-за этого бежать в другую страну? В моем понимании – нет. Ну если революция начнется, будем думать… Отношение к своей стране? Ну как, я ее люблю. Ну я думаю, что отношение к своей стране стало лучше. То есть я всегда ее любила. Но нисколечко не хуже. Без сомнения, что не хуже. Просто вера в то, что наша страна тоже достойна и что здесь живут люди ничем не хуже, чем в других странах, а может быть, даже и лучше. В принципе я считаю, что наша страна, она такая достойная, большая и имеет очень большой потенциал талантливых людей, творческих людей. Хочется быть частью именно своей страны, а не других стран…».

В целом исследование показало, что обучающиеся за рубежом осознают необходимость принятия нового кода культуры – языка, жестов, норм, привычек, нового культурного фрейма. Они успешно адаптируются в новой среде, следуют ее установкам, нормам и т.п., но при этом не отказываются от родного образца, сохраняют и даже актуализируют для себя ценность прошлого, дома, отечества. Выбирая такую стратегию поведения, молодой человек сохраняет приверженность своей культуре, идентифицирует себя со своей группой, пропагандирует и распространяет свою культуру, расширяет рамки взаимодействия с другими культурами, способствует преодолению изоляционизма. Пребывая за границей, молодой человек накапливает такой социокультурный опыт, который улучшает, оптимизирует его видение родного культурного образца, а приобретенные качества самостоятельности, независимости, уверенности в собственных силах укрепляют его в идее возможности преодоления негатива в существующем порядке вещей на родине.

Интерпретируя мнения и оценки респондентов относительно их привязанности к своей стране, патриотических настроений, нельзя игнорировать и индивидуальные особенности личности, ее эмоциональной организации, общественного темперамента. Об этом говорит Марина: «Наверно, я отношусь к тем людям, которые все время будут любить Родину. Мой собственный взгляд на эти вещи – что люди делятся ровно на две категории. Те, которые легко расстаются с родиной, легко ассимилируются в западном обществе или в американском, и те, которые с трудом ее оставляют. Я думаю, что я отношусь к тем, которые с трудом оставляют Родину».

Собственно, к этой группе и могут быть отнесены представители молодого поколения, которые оказались в поле нашего исследовательского внимания. Представляется, что обретение нового содержания привязанности к своему отечеству, не зашоренного изоляционизмом, «с широко открытыми глазами» – еще один, если не основной, показатель эффективности обучения россиян за рубежом.

Этот вывод не нов, о важной воспитательной роли зарубежного опыта в процессе становления гражданского чувства у молодежи уже давно говорили и деятели русской культуры. Было бы уместно завершить эту тему цитатой из письма классика русской литературы Д.И. Фонвизина, который в 1778 г. писал из Парижа следующее: «Если кто из молодых моих сограждан, имеющий здравый рассудок, вознегодует, видя в России злоупотребления и неустройства, и начнет в сердце своем от нее отчуждаться, то для обращения его на должную любовь к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию. Здесь, конечно, узнает он самым опытом очень скоро, что все рассказы о здешнем совершенстве сущая ложь, что люди везде люди, что прямо умный и достойный человек везде редок и что в нашем отечестве, как ни плохо иногда в нем бывает, можно, однако, быть столько же счастливу, сколько и во всякой другой земле, если совесть спокойна и разум правит воображением, а не воображение разумом»[4].

[1] Шютц А. Смысловая структура повседневного мира: очерки по феноменологической социологии. М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2003. C. 209.

[2] Шютц А. Смысловая структура повседневного мира6 очерки по феноменологической социологии. М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2003. С. 197.

[3] Там же.

[4] Фонвизин Д.И.Собрание сочинений в двух томах. М.–Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1959. Т.2. С. 467.