Еще раз о «черном» и «белом» гражданском обществе

Ровно 4 года назад я написал в своем блоге заметку по поводу статьи А.Г. Левинсона «Нужен другой повод для самоорганизации, кроме беды». Чем отличается «белое» гражданское общество от «черного» (Новая Газета 25.11.2011). В блоге я утверждал, что вся история России, несмотря на все ее крутые повороты, свидетельствует: гражданское общество развивается. Однако, будучи воспитан в семье историка и в кругу историков, я потом подумал: может быть, я ошибся, и действительно самоорганизация российского общества возникает только в критические периоды? Надобно было подождать. И вот прошло четыре года. Действительность подтвердила мою точку зрения.

Сначала – несколько общих соображений. В России и мире есть и будет организованное сверху волонтерское движение. Опыт нескольких международных олимпиад показал, что одними силами  правопорядка справиться с огромным потоком людей просто нереально. Все чаще для помощи силовикам используются волонтеры. Однако, с моей точки зрения, такие волонтеры – просто суть наемные работники. Конечно, это хорошая практика жизни плюс неплохой заработок. Но есть принципиальная разница между «наемными» волонтерами и волонтерами «по зову сердца». Другое их существенное различие состоит в том, что первые действуют «в заданных обстоятельствах» олимпиады, футбольного матча или иного предстоящего массового действия (почти по системе К. С. Станиславского), тогда как другие вынуждены действовать в неизвестной и быстро изменяющейся ситуации. Время и ритм действий первых многократно заучен, зона ответственности определена, тогда как вторые всегда действуют в условиях недостатка времени и многих других ресурсов. Первые всегда хорошо экипированы, тогда как вторые – совсем нет и т.д. Искренне удивляюсь, когда некоторые маститые российские социологи пишут диссертации на тему «управления волонтерским движением». По крайней мере, в этом случае обязательно надо оговаривать, что имеются в виду именно «наемные волонтеры». Поэтому я предпочитаю принятый в русском языке термин «добровольцы». Я отнюдь не славянофил, но предпочитаю пользоваться русским языком. Его сохранение сегодня, когда идет всеобщая унификация языка общения в социальных сетях (и его дигитализация) это особенно актуально.

Что мы имеем сейчас? Во-первых, интенсивное развитие благотворительности (замечу, тоже вполне российская традиция), и скорее, СМИ подключаются к подобным инициативам, нежели инициируют их. Во-вторых, это помощь недостаточным детям (или «трудным детям», как их именовали в 1920-х гг.). Моя тетка, Вера Федоровна Шмидт, отдала несколько лет жизни работе с «трудными детьми». Но и сегодня это форма добровольчества актуальна. Особенно с подростками из детских домов, которые не адаптированы к нашей сложной жизни. Достаточно послушать прекрасную еженедельную передачу «Чувствительно» на «Эхе Москвы». В-третьих, я писал 4 года назад и сегодня утверждаю, что даже после наводнения или пожара добровольческие сети сохраняются и потом активизируются в других критических случаях. В-четвертых, а start-up’ы? Это ведь тоже чисто гражданская инициатива. В-пятых, это социально-ориентированные некоммерческие организации. В-шестых, это множество летних семинаров и школ, когда вузы заняты экзаменами и зачислением абитуриентов. В-седьмых, это семейные детские сады и другие формы усыновления. Далее, это помощь бездомным и временно безработным т.д. и т.п. 

Сказанное совсем не означает, что в современной России не было и не существует протестных акций и других способов выражения общественного недовольства. Да, государственные структуры стремятся контролировать общественную жизнь, и прежде всего потому, что власть – это доступ к ограниченным ресурсам. Так – во всем мире, что ничуть не умаляет значимости стремления к взаимопомощи и чувств человеческой солидарности.

Яницкий О.Н. 23/11/2016