ИНАБ Выпуск № 3 / 2008

К общим выводам

1. Особенности общенациональной идентичности россиян (как в целом, так и каждого гражданина) обусловливаются в настоящий период многими обстоятельствами. Это и исторический опыт, и особенности его субъективного осмысления, и последствия пережитой за годы реформации «культурной травмы», и динамика материального положения, и самоощущение своего социального статуса в обществе, и целый ряд других факторов. Все их можно свести в один наиболее общий показатель – уровень удовлетворенности жизнью в целом. Приходится, к сожалению, отмечать, что по данному показателю положительной динамики за последние годы не наблюдается. Если в 2004 г. 35% россиян признавались в том, что их жизнь в целом складывается хорошо, то в 2007 г. таких оказалось только 26%. Для большинства населения (63%) она складывается в основном удов-летворительно.

Как показывают результаты настоящего исследования, и по многим частным материальным аспектам удовлетворенности жизнью улучшение показателей не отмечается. Прежде всего, это касается возможностей питаться, одеваться, иметь удовлетворительное жилье, полноценно использовать время для отдыха. Боле того, по ряду этих аспектов жизни, как это показано в докладе, показатели «неудовлетворенности» выросли сравнительно с прежними годами.

Как видно по данным исследования, доля относительно благополучного населения страны с 1998 г. устойчиво составляет 28%, а самым распространенным и типичным для России является состояние малообеспеченности (40–41%). Если же говорить о том, как эта тенденция поразительной устойчивости структуры населения по доходам за последние
10 лет проявляет себя в возрастном разрезе, то можно выделить две основные тенденции – медленный, но устойчивый рост доходов у групп до 55 лет и затем в боле старших возрастных группах резкое сокращение доходов с одновременным «взрывообразным» ростом малообеспеченности и бедности. То, что именно в старших возрастных группах (56–65 лет) доля бедных за последние 10 лет возросла в 2,5 раза, говорит о явной неэффективности реализуемой в стране модели пенсионного обеспечения.

2. Как еще раз подтвердило настоящее исследование, только к уровню материального обеспечения самооценка человеком своего общего благосостояния и социального самочувствия не сводится. Немаловажную роль здесь играют и другие аспекты жизни: самооценка состояния здоровья, отношений в семье, общения с друзьями, возможности получения знаний и реализации себя в профессии и многое другое.

В целом же по нематериальным аспектам жизни для россиян характерно отсутствие оптимизма, и доминирующей их оценкой является «удовлетворительно». Главным образом, это относится к самооценкам возможности реализовать себя в профессии, уровня личной безопасности, состояния здоровья. Но что особенно обращает на себя внимание – наличие довольно значительной доли опрошенных, особенно среди молодежи, негативно оценивающих возможность получения необходимых образования и знаний (в целом по массиву 24% оценок «плохо»).

Наличие явного неравенства разных категорий населения в доступе к качественному образованию, в возможностях получения необходимых для них знаний (уже даже после получения какой-то ступени образования) сказывается и на довольно низкой (сравнительно с жителями развитых стран) частоте использования россиянами компьютерных технологий. Получается, что, живя в массе своей фактически еще в доинформационную эпоху, находясь по уровню жизни в положении, соответствующем положению населения развитых стран примерно 30–40-х годов ХХ в., на две трети имея образование не выше среднего специального и пройдя первичную социализацию в селах и малых городах (лишь 30% россиян в возрасте до 65 лет пошли в школу в крупных городах), большинство населения России заведомо имеет качественно иные «стартовые» условия для формирования мировоззрения современного типа, нежели граждане Западной Европы или Северной Америки. И как бы противоестественно с точки зрения национальной гордости это ни звучало, но величайшие достижения российской науки и технологического развития продолжают пока мирно соседствовать в России с тем, что основная часть трудоспособного населения страны живет еще в раннеиндустриальную эпоху со всеми вытекающими отсюда последствиями для их мировоззрения.

3. В современной социологии, изучающей реальные социальные процессы в обществе, принято использовать и такой интегральный показатель состояния социального самочувствия, как самооценка гражданами своего положения в обществе, иначе говоря, своего социального статуса. Исследование показало, что доля россиян, довольных своим положением в обществе, доминирует над долей недовольных в соотношении 4:1. Причем в составе молодежных групп (16–25 лет) удовлетворенность своим социальным положением оказалась в 2,5 раза выше, чем в составе старшего поколения (56–65 лет).

Заметим, что рост удовлетворенности своим социальным статусом – это весьма существенное обстоятельство, так как являет собой не только важнейшую предпосылку социальной стабильности, но и очень важное для людей условие комфортности их социально-психологического состояния в целом. Достаточно сказать, что среди тех, кто оценивает свое место в обществе как «хорошее», 68% считают, что жизнь у них складывается хорошо. И этот показатель мало зависит от возраста: даже в группе старше 55 лет 51% удовлетворенных своим местом в обществе считают, что их жизнь в целом складывается хорошо. Среди тех же, кто недоволен своим социальным статусом, картина оказывается обратной – 38% из них (при 7% по массиву в целом!) считают, что жизнь у них складывается плохо.

Социальная структура российского общества, построенная на основе оценки самими россиянами своего места в нем, приближается в настоящее время к модели, характерной для стабильно развивающихся стран, где большинство населения ощущают себя представителями средних слоев, а пребывание в состоянии «социальных аутсайдеров» – удел сравнительного меньшинства. Особенно наглядна тенденция качественной переоценки россиянами своего места в обществе выглядит при сравнительном анализе данных 1998 и 2007 гг. Впервые за весь период реформ в середине 2000-х годов средние слои населения (по самооценкам) стали составлять большинство российского общества, что, несомненно, сказалось на его социальной стабильности. Причем за эти годы произошел коренной перелом в социальных самоощущениях всех без исключения возрастных групп.

4. Выявленное распределение идентификаций свидетельствует, прежде всего, об очень большой роли абстрактных, символических общностей в жизни россиян. Наблюдается устойчивая самоидентификация более чем половины россиян с такими символическими, абстрактными общностями, как люди с аналогичными взглядами на жизнь, как представители определенного поколения, как люди той же профессии. Трудно сказать, что здесь играет решающую роль – особенности национальной культуры, огромные пространства России, заставляющие искать «сквозные», интегрирующие линии отождествления себя с внешним миром, или же какие-то другие факторы. Безусловно, одно – абстрактные, символические общности очень важны для наших сограждан и имеют для них личностную, эмоционально окрашенную значимость.

Анализ динамики изменения положительных «мы–самоидентификаций» россиян за пятнадцать лет реформ позволяет сделать три принципиально важных вывода:

Во-первых, за этот период резко (почти в полтора раза) выросли идентификации, характерные для классовых обществ индустриального этапа развития – имущественная и политическая. Причем, и это особенно важно, освоение этих идентификаций интенсивно происходило не только в старших возрастных когортах, но и (в отношении идентификации по материальному положению) в младших возрастах.

Во-вторых, столь же резко выросли различные идентификации, связанные с близкими «по духу» людьми, что свидетельствует о наличии в современном российском обществе значимых мировоззренческих и ценностных расхождений, которые в равной степени характеризуют все возрастные когорты.

И, в-третьих, судя по количественным показателям, основные идентификационные изменения произошли в массовом сознании россиян за  период 1992–1998 гг. Последующий период их только закрепил и усилил.

5. Результаты настоящего исследования убедительно показывают, что в пореформенной России сосуществуют традиционалистски и патерналистски настроенная часть общества и те сограждане, в сознании которых доминируют идеи личной ответственности, инициативы, индивидуальной свободы. Понятно, что речь идет о двух полярных типах мировоззрения, или, можно сказать, о двух моделях альтернативного видения мира. Выделяется и та часть населения, которую следует охарактеризовать как носители промежуточного типа сознания, сочетающие в себе элементы традиционализма и модернизма.

За последние три года доля модернистов несколько сократилась (с 26 до 20%), а доля традиционалистов возросла (с 41 до 47%); распространенность промежуточного сознания осталась практически в прежних границах (33%). Причем эта тенденция затронула все возрастные группы и даже возрастную когорту до 25 лет (где доля модернистов снизилась с 2004 г. с 37 до 27%, а доля традиционалистов возросла с 29 до 39%).

О чем говорят полученные данные? Они подтверждают выводы, которые были сделаны по итогам исследования в 2004 г. Речь идет о том, что традиционные ценности, несмотря на воздействие трансформационных процессов, постоянно восстанавливают свое влияние на общество, переходящее от романтических увлечений к реальной жизни в условиях современного демократического устройства и рыночной экономики. Тем самым ценностно-смысловое ядро российского менталитета продолжает демонстрировать удивительную устойчивость и непохожесть. А это говорит о том, что и под воздействием глубоких экономических и социально-политических преобразований общенациональный менталитет россиян представляет собой если не константу, то, во всяком случае, величину достаточно независимую, которую нельзя изменить по заказу, но можно и нужно использовать через государственный политический курс и политическую волю.

Каждая из выделенных мировоззренческих групп действительно является сторонником отличных от других идеальных моделей общества. Особенно интересны в этом отношении во многом полярные позиции «модернистов» и «традиционалистов», различия между которыми проявляются и в оценке исторического прошлого страны, и в представлениях об эпохе, в которую они хотели бы жить, и в отношении к реформам, и в представлениях о том, какие социальные силы способствуют развитию страны, а какие препятствуют этому, и во многих других вопросах. Но самое главное отличие связано с принципиально различным отношением традиционалистов и модернистов к всевластию государства и свободе личности. Причем именно в этом различии проявляется специфика социокультурной модернизации, которую переживает ныне российское общество. Если для модернистов важны индивидуальная свобода, а западная модель развития с характерными для нее ценностями представляется им в целом вполне подходящей для России, то для традиционалистов (и «промежуточные» в этом вопросе к ним примыкают) это совершенно неприемлемо. Для них оптимальна традиционная для России этакратическая модель развития, основанная на всевластии государства, служащего в идеале в этой модели выразителем интересов общности в целом и обеспечивающего безопасность как каждого отдельного гражданина, так и общности в целом.

6. Уместно напомнить: еще исследование 1998 г. наглядно показало, что для россиян одним из важнейших объектов общественного внимания, своего рода несущей конструкцией мировосприятия, являются место и роль государства в экономической и социальной жизни. Результаты нынешнего исследования не только подтверждают, но и показывают обостренное восприятие нашими согражданами всего того, что связано с деятельностью государства в экономической и социальной сферах. Как и десять, и шесть лет назад, сегодня главная установка россиян направлена на доминирование государства в экономике, в управлении собственностью. Означает ли это, что большинство населения выступает за возврат к огосударствлению всего и вся, а тем более за переход к плановой экономике? Нет, не означает.

Во-первых, потому, что, как показывают все три наших исследования, у россиян нет антагонизма к рыночной экономике как таковой, хотя та ее модель, которая существует сейчас в России, большинством из них отторгается. Причем не только потому, что они сами проиграли в процессе ее утверждения, но и потому, что она, с их точки зрения, наносит ущерб интересам государства и общества в целом. А во-вторых, как это показали исследования 1998, 2004 и 2007 гг., притом, что все отрасли стратегического характера (электроэнергетика, добывающие отрасли, транспорт и др.), по мнению россиян, должны быть «в руках» государства, в ряде отраслей нестратегического характера, особенно связанных с удовлетворением повседневных потребностей людей, большинство населения допускает доминирование смешанной экономики. Это относится к строительству и эксплуатации жилья, средствам массовой информации, дорожному строительству, финансовой сфере, телефонной связи, пищевой промышленности. Причем, как и десять лет назад, безусловный приоритет здесь россиянами отдается пищевой промышленности и печатным СМИ.

Таким образом, хотя доминирование частного сектора не допускается россиянами ни в одной сфере, однако даже в старшей возрастной когорте большинство предпочитает наличие в России смешанной экономики, где государственный сектор сосуществует с частным в ряде отраслей нестратегического характера под контролем государства, призванного согласовывать интересы частного сектора с интересами общества в целом. Это означает, что большинство россиян ждут от государства реализации модели государственного капитализма в экономическом развитии страны. Фактически речь идет о возрождении модели нэпа 20-х годов прошлого века, которая, видимо, потому и дала в свое время такой колоссальный экономический эффект, что в наибольшей степени соответст-вовала социокультурным и психологическим особенностям россиян.

Однако, и это надо подчеркнуть особо, россияне не фетишизируют нынешнее Российское государство, а, напротив, относятся к нему весьма критически – ведь легитимно и одобряемо для них только такое государство, которое на первое место ставит не интересы государственного аппарата, бюрократии, а интересы той самой главной общности, которая определяется понятием «народ». И только законы такого государства россияне будут признавать справедливыми и готовы будут их соблюдать.

7. Жизненные ценности россиян, «что такое для них хорошо, а что такое плохо» – и есть смысловое и психоэмоциональное ядро национальной идентичности. Как показывает сравнительный анализ (с данными исследований в Германии, Швеции, Великобритании, США), значимость различных сфер жизни для россиян (семья, друзья, работа, свободное время, религия, политика), никаких качественных особенностей по сравнению с ситуацией в ряде других стран не имеет. Разве что в ценностном сознании россиян выделяется «работа», как бóльшая значимость, и возрастает значимость свободного времени (самая низкая ценностная значимость последнего в Германии – 28%, в России – 45%, в Швеции – 54%).

Но вот, где действительно наблюдаются существенные отличия, так это в оценке значимости качеств, которые следует воспитывать в детях. У россиян лидеры списка таких качеств – трудолюбие (91%) и чувство ответственности (86%). А в странах со старыми демократическими традициями в два наиболее значимых качества входят толерантность и уважение к другим людям. Кроме того, для наших сограждан гораздо важнее, чем для граждан других стран, воспитание в детях решительности, настойчивости и бережного отношения к вещам и деньгам.

Как вытекает из результатов исследования, в настоящее время наши сограждане в большинстве своем (56%) исходят из того, что у них нет возможности выбора, и они не в состоянии повлиять на собственную жизнь. Отмечают же наличие подобного выбора и считают, что сами определяют свой жизненный путь 43% россиян. К примеру, в Китае — соответственно 32 и 63%, в Германии – 16 и 82%, в США – 11 и 89%.

Таким образом, в России сравнительно с сопоставимыми странами доминирует тип так называемого внешнего локус-контроля («человек – игрушка в руках судьбы»), хотя в 1990 г. ситуация выглядела иначе – меньшинство россиян (38%) полагали, что не в состоянии влиять на свою жизнь. Скорее всего, это говорит о том, что доминирование в нынешний период внешнего локус-контроля является не столько характерной чертой российской ментальности, сколько следствием объективных условий, сложившихся в стране за годы реформ. Именно собственной беспомощностью изменить неприемлемые обстоятельства жизни во многом объясняется и то, что традиции патернализма по-прежнему доминируют в сознании большинства россиян (62%).

Как показывают результаты данного и предшествующих наших исследований, доминирование патерналистской ориентации в сознании россиян обеспечивается двумя основными факторами – во-первых, сохранением очень значительной доли населения, чьи доходы прямо зависят от государства (госслужащие, бюджетники, пенсионеры – в общей сложности это около 60% всего взрослого населения страны), и, следовательно, они объективно вынуждены рассчитывать в первую очередь на государственную поддержку и с ней связывать свои ожидания. А во-вторых, сохранением весьма значительной по своей численности доли «социально слабых» групп, фактически неконкурентоспособных на современном рынке труда, которые для поддержания сколько-нибудь приемлемого уровня жизни могут рассчитывать только на помощь государства.

В какой макросреде предпочитают жить современные россияне: в обществе индивидуальной свободы или в обществе социального равенства? Ответ на этот вопрос в немалой степени «проливает свет» на одну из важных граней общенациональной идентичности. Для большинства  модернистов, что вполне понятно, идеальная модель – общество индивидуальной свободы (66%), а для традиционалистов – общество социального равенства (71%). Причем, во всех возрастных когортах доминирует стремление к обществу социального равенства (более того, после 35 лет это стремление разделяет большинство данной возрастной группы). Суть вопроса, однако, состоит в том, а что понимается под социальным равенством? Как вытекает из результатов исследования, почти 60% россиян трактуют социальное равенство как равенство возможностей для проявления способностей каждого, а 40% – как равенство доходов и условий жизни. И подобное соотношение в понимании нашими согражданами социального равенства мы наблюдаем в своих мониторинговых исследованиях ценностных ориентаций вот уже более 10 лет.

8.  «Горячие головы» в западном экспертном и журналистском сообществе все чаще в последние годы обращаются к теме якобы демократической невоспитуемости русских, причем чуть ли как не к врожденной черте их национальной ментальности. Что тут можно сказать с учетом и настоящего, и прежних исследований ИС РАН?

То, что явление и понятие самой демократии в отличие от общепринятой трактовки в западных странах в российском самосознании понимается иначе, то да, это действительно так. Для наших сограждан понятие демократии проникнуто, прежде всего, не политическим, а социально-экономическим содержанием. Но стоит ли этому удивляться, если, по данным наших опросов, уровень жизни 60% населения характеризуется тремя параметрами: «за чертой бедности», «у черты бедности», «малообеспеченность».

Оценивая то, что нужно для эффективного функционирования демократической системы, наши сограждане называют те критерии и элементы, которые имеют первостепенное значение для нынешнего состояния общества. Это, прежде всего, равенство всех граждан перед законом, независимое судопроизводство, политический плюрализм, свободные выборы, включая выборы главы государства, а также отсутствие чрезмерной социально-имущественной дифференциации.

В оценках слагаемых демократии различными социальными группами и слоями видны некоторые различия, за которыми просматриваются их интересы. Так, возможность свободно высказывать свои политические взгляды, необходимость существования оппозиции чаще отмечают россияне, имеющие высшее образование; равенство всех граждан перед законом и свобода вероисповедания – самые бедные; частную собственность и свободу выезда за рубеж – высоко и средне материально обеспеченные респонденты; свободный выбор профессии – молодежь в возрасте до 25 лет; небольшую разницу в уровне доходов – россияне старше 60 лет и малообеспеченные.

Основная претензия россиян к реализовавшейся в России модели демократии – низкий уровень ее эффективности. Прежде всего, это относится к тем институтам, которые призваны выражать и защищать интересы граждан. Исследование выявило парадоксальную картину – именно те институты, которые по самой своей природе и по своему предназначению должны, что называется, «играть на стороне» общества, выражать и представлять интересы людей, пользуются меньшим доверием, чем властные органы, включая силовые. Как показывают наши данные, россияне менее всего склонны доверять политическим партиям, судебной системе, милиции, профсоюзам, Государственной Думе, прессе – как печатной, так и электронной, социальным службам. Лишь правозащитные, женские, ветеранские, экологические организации и церковь пользуются поддержкой граждан.

Наиболее же высокое доверие проявляется ко всей вертикали власти – президенту, правительству, губернаторам, а также ФСБ и армии.

Но даже при этом итог малоутешителен: лишь 28% россиян удовлетворены тем, как «работает демократия», а 72% – не удовлетворены. В этом вопросе оценки россиян заметно отличаются от оценок граждан Европейского союза, хотя и там далеко не все население выражает удовлетворение работой демократических институтов (в Швеции – 28%, в Великобритании – 31%, в Германии – 35%; выделяется Ирландия – 58% и Испания – 59%).

Судя по результатам настоящего и прежних исследований, можно сделать вывод: последние пятнадцать лет не прошли для страны даром. Россия изменилась, как изменились и ее граждане, изменилось и их отношение к демократическим ценностям и институтам. В целом восприятие россиянами основных ценностных слагаемых демократии мало чем отличается от того, что имеет место в странах так называемых развитых демократий. С этой точки зрения, бытующее мнение о постоянно увеличивающейся «ценностной пропасти» между Россией и Европой не находит эмпирического подтверждения.

Во всяком случае, положение, при котором вера в идеалы демократии сочетается со скепсисом в отношении ее способности ответить на новые вызовы времени, характерно сегодня и для Запада, и для России. Одновременно с этим нельзя не видеть и того, что в российском обществе сложилось устойчивое мнение, о том, что российская версия демократии и рынка далека от совершенства. Упрочилось мнение и о том, что процесс демократизации явно «застопорился» и попал в своеобразный замкнутый круг, когда новые демократические политические институты не могут стать достаточно эффективными, поскольку не пользуются необходимой поддержкой со стороны массовых и элитных групп общества, а получить поддержку и легитимность эти институты не могут, поскольку в глазах большинства населения не являются эффективными, способными помочь в решении возникающих перед обществом проблем, прежде всего социальных. В этой связи решение вопросов об эффективности деятельности демократических институтов, их поддержки со стороны широких слоев населения приобретают первостепенное значение.

9. С позиции анализа динамики национального самосознания можно сделать и такой вывод: современная Россия самоопределяется, постепенно встает на ноги. За годы президентства В. Путина она обрела собственную субъектность, причем не только на внешнеполитической сцене, но и как страна с самостоятельной судьбой, собственными планами на будущее. Подавляющее большинство россиян видят будущую Россию великой державой (а возможно даже, и сверхдержавой). Эти планы представляются реальными в основном за счет ее роли в качестве энергетической сверхдержавы, а также развития науки и научных технологий. 

Нынешний период России представляется нашим согражданам самым благополучным периодом всей новейшей истории, затмевая в этом качестве даже спокойную и стабильную эпоху Л. Брежнева. Россияне не стремятся к переменам, именно поэтому периоды перемен, эпохи нестабильности не привлекают их симпатий.

Вместе с тем национальное самосознание россиян остается противоречивым.  Слабость, недостаточная интенсивность общегражданской идентичности, во многом все еще носящей скорее формальный характер, компенсируется усилением роли этнических компонентов в процессе формирования самосознания. Однако за стремлением испытать чувство общности с русскими стоят в большей степени социокультурные факторы, чем какие-либо иные.

Русский радикальный национализм остается уделом меньшинства, а доля его носителей в течение всего последнего десятилетия стабилизировалась на отметке в 11–15%. Еще меньше тех, кто идентифицирует себя с политическими организациями радикально националистической направленности.

Отличительной чертой русских, в целом россиян остается своеобразный автостереотип, отражающий давние традиционные представления людей русской нацио-нальности о самих себе и о своих отличиях от людей других национальностей. В рамках этого стереотипа русские предстают народом с высокими духовными качествами, однако с явным недостатком качеств деловых.

10. Выясняя мнения наших сограждан по поводу международного положения России и ее места в мире, разумеется, нельзя было обойти вопрос об их отношении к различного рода процессам, играющим системообразующую роль в формировании современного глобального мира. И здесь следует отметить: разнообразные наднациональные структуры россияне воспринимают весьма настороженно. Например, по вопросу об отношении к МВФ и ВТО население расколото практически пополам: 50–52% оценивают их в целом положительно, но у 46–47% они вызывают отторжение. Слово «глобализация» для большинства россиян в настоящее время нагружено, прежде всего, отрицательными ассоциациями (у 58% наших респондентов оно вызвало негативные чувства и только у 40% — позитивные), зато «антиглобалисты» вызывают симпатии почти у 2/3 наших сограждан.

Вопрос вопросов (и на него в нашем исследовании обращено специальное внимание) – отношение России с Евросоюзом. А точнее говоря, выяснение того, что, по мнению наших сограждан, мешает развитию доброжелательных и конструктивных отношений между Россией и странами Евросоюза.

Самым главным фактором, сдерживающим взаимное сближение, россияне считают стремление Евросоюза навязывать другим свое понимание демократии, а также расширение НАТО на Восток. На это указали в своих ответах до трети опрошенных. Приблизительно каждый пятый называл также нежелание Евросоюза допускать российский бизнес на свои рынки и стремление Запада переписать историю Второй мировой войны, поставить под сомнение решающий вклад СССР в победу над фашизмом.

Очевидно, что антироссийская риторика ряда европейских СМИ, попытки принудить Россию принять не устраивающие ее правила игры в энергетике, лояльное отношение Евросоюза к кампании по сносу советских военных памятников в некоторых странах Восточной Европы не прошли даром. Если в начале текущего десятилетия многим россиянам стало казаться, что Россия и Европа (по крайней мере, так называемая «старая Европа») способны понять друг друга на основе концепции многополярного мира и критического отношения к гегемонии единственной сверхдержавы, то дальнейший ход событий основательно их разочаровал. Коллективно испытываемое чувство разочарования, по-видимому, и стало толчком к той переоценке отношения к Европе, которое выявило данное исследование. В то же время анализ всей совокупности полученных нами результатов указывает на то, что эту тенденцию вряд ли можно в полной мере объяснить только какими-то конкретными «обидами». Параллельно разочарованию в европейской политике в российском самосознании наблюдается определенная утрата интереса к Европе, в том числе, если так можно выразиться, снижение значимости того, что можно назвать «европейским примером» для России.

Как преломляются эти умонастроения применительно к Европе и гипотетической перспективе интеграции России с Евросоюзом? В 2002 г. количество «еврооптимистов», по нашим данным, связывающих будущее России с ее вступлением в объединенную Европу, значительно превышало количество не видящих в этом особого смысла «евроскептиков»: первых насчитывалось в то время более половины от общего числа опрошенных, а доля вторых составляла менее 30%. Сегодня противников объединения с Евросоюзом в общей массе опрошенных оказалось 42%, в то время как  приветствовали бы такую перспективу около 30% россиян. Таким образом, если судить по данным исследования 2007 г., за истекшие 5 лет доля «евроскептиков» в составе населения страны увеличилась почти в полтора раза, приблизительно в такой же пропорции превысив долю «еврооптимистов».

И все же в социокультурном контексте, как нам представляется, результаты нынешнего и ранее проведенных ИС РАН исследований позволяют говорить о готовности россиян к сближению России и Европы. В отличие от других внешнеполитических ориентаций данный процесс не вносит в российское общество психологической напряженности и уж тем более конфронтационности. А это означает, что в конечном счете «европейский путь» без особого внутреннего сопротивления может быть с теми или иными оговорками принят  всеми основными социально-демографическими группами российского общества. При том, конечно, условии, что движение по данному пути не принесет россиянам очевидных и болезненных разочарований. А это уже зависит не только от России, но и от партнеров нашей страны.